Гастон Анжуйский антиэго короля-брата

 

"Гастон Жан Батист д'Орлеан", ""Le Grand Monsieur""

 

Коронация Марии Медичи. Слева - дофин Людовик XIII. Справа второй Сын Генриха и Марии, умерший на следующий год после коронации матери, Николя Анри Орлеанский. Le Grand Monsieur, которому в момент убийства отца было два года, в коронации Генрихом Наваррским Анны Австрийской, судя по картине, призванной увековечить Событие, видимо, не участвовал

 

После сообщения о раскрытии заговора, инициированного женой, целью которого было заключение монарха в Бостилию, а может быть и убийство, с возведением на Французский Престол брата Гастона, Людовик в течение нескольких дней был недоступен для всех, за исключением Ришелье. Кардинал ежедневно докладывал Королю, кому, в чём и на каком основании предъявляются обвинения.

• О том, что над графом Шале (которому в coup d'État уделялась роль убийцы Короля шпагой, мушкетом или кинжалом, в присутствии дофина Франции, который должен был находиться за дверью, чтобы тысячелетнюю формулу “КОРОЛЬ УМЕР ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ” можно было огласить немедленно после устранения Людовика, не дав его сторонникам времени чтобы опомниться) будет долгий процесс, который пройдет без давления Кардинала или же Короля. Поскольку обвинения очень тяжелые и хорошо обоснованы, Шале скорее всего будет приговорен к смерти. Неясно только каким способом: расчленением тела или же обезглавливанием, о котором как об особой милости короля умоляет мать заговорщика.
• Королю было сообщено, что его мать-королева, увидев, что в её Люксембургском дворце, равно как в Люксембургском саду, все входы и выходы охраняются конногвардейцами, а живущий вместе с матерью с самого детства до теперь уже семнадцатилетия принц Гастон находится под домашним арестом, несколько раз пыталась проникнуть в Лувр, чтобы поговорить с старшим сыном, но всякий раз была остановлена стражей, следовавшей указаниям Ришелье.
• Людовику было также доложено, что после первого же жесткого не допроса даже, а всего навсего разговора, его брат Гастон выдал всех сообщников, которые участвовали в заговоре с целью его возведения на престол – включая таких, которые в заговоре не участвовали, но на встречах с дофином, произошедших когда-либо где-либо, выражали уверенность, что говорят с будущим Королем.

На четвертый день Людовик, обретший к этому времени внутреннее равновесие, решил посетить самых близких к нему участников заговора: жену и брата. Сомневаясь в одном: c кем поговорить первым. Чтобы осуществить выбор, будучи не Буридановым Ослом, а Буридановым Человеком, то есть сомневающимся во всем, что делал и чего не делал, король подбросил золотой луидор, который он первым из королей Франции начал чеканить. Выпал орел. Значит идти надо к брату. В столь ненавидимый им Люксембургский Дворец. В котором мамочка их обоих с детства держала возлюбленного ею дофина-сына, чтобы полностью контролировать.

 

Золотой луидор Людовика III. первым во Франции начавшим чеканить монеты

Увидев вошедшего в апартаменты своего брата Людовика, Гастон бросился на колени, пытаясь целовать руки короля Франции, чуть не плача (а может, и плача) при этом.

- Встаньте брат мой. Стоять на коленях перед кем бы то ни было, путь даже и Королем, дофину не пристало.

Произнеся сказанное с брезгливостью, король оторвал ладонь брата от своих рук и сел в стоящее за его спиной кресло, положив нога на ногу. Ритмично покачивая той, которая оказалась вверху.

- Я пришел к Вам, чтобы узнать от Вас главное: как Вы могли?! Ведь Вы же мой брат! Которого я сделал наследником на французском престоле. Вам этого мало? Вам хочется править подобно тому, как наша драгоценная матушка стала регентом через два дня после того, как наш папа, короновав, дал право итальянке-супруге быть регентом в том случае, если на войне с ним что-то случится – и папу на следующий же день закололи. Такое вот, как учит история, совпадение... Так что же, в Вас, мой единственный брат, клокочет наследственность по линии матери? До тех пор, пока я не уясню, что происходит в моей семье, я никогда не пойму, что происходит в моей стране.  Только, Гастон, пожалуйста, без вранья и уверток.

- Обман недостоин дофина, мой король. Тем более обман короля. Я сам не делал ни одного шага – и никогда ничего делать не буду – чтобы заменить Вас. Но те, кто Вас окружают, видят, что я для них свой, а Вы для дворянства чужой. Я для французского рыцарства знамя их родовых и наследственных прав. Которые Вы, наполненный странными веяниями, хотите уменьшить или же уничтожить. Вот почему против Вас был устроен заговор. И будут вспыхивать вновь и вновь, если Вы, находясь под влиянием кардинала, не встанете на службу...

- Народа?

- Упаси боже народа. Который придя к власти, станет громить и отрубать головы тысячам. Уничтожив все то, что сделало Францию величайшей. На службе существующему порядку. В котором над простолюдинами стоят виконты, над виконтами графы, над графами герцоги, над герцогами принцы, а над всеми нами, стоящими друг над другом, Вы, мой дорогой брат. Вы, я и Матушка.

Единственный Брат Короля (согласно официальному титулу, который подчеркивал этот гениологический факт) хотел еще что-то сказать, но не успел. В залу наподобие урагана ворвалась Мария Медичи.

- Какая умилительная картина: два моих сына премило беседуют! Тогда как один из них посадил под арест другого. Тем самым один из братьев является тюремщиком, а другой узником. Хоть роман пиши, хот буколику. Ну и семейка! – прорычала Мария Медичи, веером стряхнув на пол со лба выступившие на нем от гнева капельки пота.

- Вы забываете, матушка, одну маленькую деталь: один из Ваших нежно любимых Детей участвовал в заговоре, целью которого было убийство другого.

- Ваше обвинение бездоказательно.

- Это уже доказано. Я сам не верил, пока не вынужден был к своему ужасу признать, что заговор против меня был устроен с целью поставить на мое место Гастона. Доказательства будут представлены независимому от моего вердикта суду.

- И кто же собрал эти богомерзкие доказательства?

- А вот этого я Вам, матушка, не скажу.

- Неужели кардинал Ришелье?

- Возможно.

- Ришелье был моим другом. Другом и остается. Вот только с того момента, когда вместо того, чтобы служить мне, он служит тебе, Мое Высокопреосвещенство (которого я сделала кардиналом, я и никто другой!) резко переменился. Вместо того, чтобы поддерживать существующий порядок, при котором Король является вершиной аристократической пирамиды, он разрушает страну с твоего, Луи, попустительства. Спрашивается, во имя чего?

- Во имя величия Франции и ее населения.

- Кого ты понимаешь под населением?

- Всех, живущих в нашей стране. Включая простолюдинов.

- O tempora! O mores! Неужели ты полагаешь, что прачки, мельники, пахари, говновозники и столяры такие же создания Божии, как графы и герцоги?

- Абсолютно такие же, матушка. Только униженные и бесправные.

- И где ж ты набрался подобных мыслей? Во Франции, вроде бы, не от кого.

- Я пришел к этому благодаря моим глазам, которыми сейчас вижу Вас, матушка, и моей голове. Однажды на охоте на вепря я случайно заскакался к пруду, в котором купались голые простолюдины. Голыми выходили на берег. И голыми просыхали. И знаете что меня поразило? Что у этих мужланов (как мы называем их) тела точно такие же, как и у нас! То есть совершенно один в один – если раздеть и на руки (у них мозолистые, у нас выхоленные) не смотреть. Разница, глядя на нас и на них одетых, разительная. Задницы простолюдинов не знают не только кюлотов, но даже кальсон. Но если одежды снять, не только женщины (которые бывают и желанно-соблазнительными простолюдиночками), но и мужланы такие же люди, как мы. С такой же кожей, только не белой, а загорелой во время работы на солнце. С такими же лицами, а не мордами, как мы их себе представляем и над которыми потешаемся. Я эту сцену для гривуазных художников, которых Вы, матушка, обожаете, не подглядел, а увидел, когда был на два года моложе, чем теперь дофин. И понял, что должен быть не только королем дворян, а королем всех сословий. В этом мы с Ришелье сходны. И сразу друг друга поняли.

- Так зачем же кардинал тебе нужен? Верни его мне, а сам правь как знаешь и чувствуешь – если, конечно, сможешь.

- Да в том то и дело, что вряд ли смогу. Есть разные люди. Одни обладают способностью понимать, но неспособны поддерживать понятое и сотворенное на каждодневной основе. Другие обладают талантом руководить. Мы с кардиналом идеальная пара. В которой меня считают за дурачка. Даже и Вы, матушка, которая предпочитает Гастона, вашей копии, не считая того, что у него в кюлотах а у вас в кринолине. Но я не дурак, матушка. Я потомок не только моего отца Генриха, но и одиннадцати королей. В моих жилах течет благородная кровь предков. И я буду править этой страной, в которой все до последнего конюха мои вассалы, а не вассалы моих вассалов.

- Мой молодой сын, этими своими словами, которые являются программой всей Вашей жизни, вы обрекаете себя на бесконечные заговоры. Поскольку являетесь предателем своего класса. Того, который - если не считать Господа Бога - поставил Вас королем.

- И что же, Вы, матушка-государыня, тоже примкнете к тем, кто меня пытается уничтожить?

- Время покажет, сын мой. А пока, когда я перед собой вижу двух моих сыновей, как мать предлагаю и повелеваю: протяните друг другу руки и примиритесь.

- Как сын я обязан Вас слушаться, матушка. Но как король обязан сам Вами повелевать. Засим объявляю Королевскую Волю. Мой дорогой Брат, Король требует от тебя клятвы – всего навсего клятвы, ничего не подписывая – что никогда больше не попытаешься меня свергнуть. Даешь ли ты эту клятву?

- Клянусь, мой король.

- Клянешься ли ты, единственный брат Короля, если узнаешь о заговоре, немедленно явиться ко мне, чтобы сообщить имена заговорщиков?

- И в этом тебе клянусь.

- В таком случае ты вновь обретаешь свободу. Для пользования которой я переселяю тебя из Люксембургского дворца, принадлежащего матушке, в Лувр, который принадлежит мне.

- Это еще зачем? - хором воскликнули дофин и материнствующая королева. А сказав одно и то же и одновременно, переглянулись от изумления, насколько они похожи. Словно произнесли эти слова не мать и ее потомок, не Королева и Дофин, а один человек. 

- Для того, моя дорогая матушка, чтоб исключить Ваше чрезмерное влияние на подросшего сына. И, не лишая свободы, держать под неусыпным контролем. Повинуется ли королева-мать решению Короля?

Не говоря ни слова, королева склонила голову.

Ну вот и отлично. Для общего блага, а в первую очередь для блага и безопасности его самого когда королем станет, подыщем Гастону невесту. Не из испанских, британских, итальянских или священно-римско-имперских невест, а из одного из лучших домов Нашей Великой Франции. Чтобы не исключить полностью, но резко уменьшить иностранные козни. На этом заканчиваю данную Вам... точнее взятую Вами Самими, Матушка, аудиенцию. А ты, Гастон, со мною поедешь в Лувр в сопровождении мушкетеров. Которые охрану Вашего, мамочка, столь неподражаемого дворца немедленно прекращают. 

- Ты приглашаешь меня перебираться в Его Величества Королевскую Резиденцию в твоей, Лулик, карете?

- Не в моей, а в твоей. Которая последует за Королевской. Чтобы все парижане воочию наблюдали единство в Августейшей Семье. В которой не бывает раздоров.