Серый кардинал завербовывает Миледи

    

 

 

Аббат Трамбле сидел на железном кресле за таким же мрачным, как и его облик, столом в рыцарском зале замка, расположенном на скале. Одной из стен которого была каменная, абсолютно необработанная гранитная глыба. Перед которой стояли, лежали на гранитном полу и свисали с потолка инструменты, напоминающие пытошные. Вид же через противоположную стену сквозь железные решетки на озеро был превосходен и мирен. Когда, посетив замок вербовок, переданный им ведомству Аббата, кардинал поинтересовался, почему гранит на стене не обработан, а натурален и груб, Жозеф дю Трамбле честно ответил, что его люди пока не научились обрабатывать камни. У них другая профессия.

- Пытать научились, а скалу обрабатывать не научились – пробормотал тогда кардинал. – О, человечество! ^[1]

- Леди Винтер доставлена - доложил серому кардиналу монах, являвшийся по совместительству (когда это требовалось) заплечных дел виртуозом.

- Введите.

В допытывальню впорхнула блондинка необыкновенного очарования. Голубые глаза которой, как небо, окрасили потолок.

- Трамбле галантно предложил даме присесть на скамейку, запачканную чьей-то кровью. А может, вином. Но настроение для раскаяний и признаний в любом случае создавало.

- Назовите свое имя, сударыня.

- Миледи.

- Это не имя, а обращение.

- Но меня именно так принято называть.

- Вы леди Винтер, она же и леди Кларик, она же и Шарлотта Баксон, она же баронесса Шеффилд, она же и леди Винтер, она же графиня де Ла Фер. Не так ли?

- Если Вам обо мне всё известно, то зачем спрашиваете?

- А каково Ваше имя, полученное при рождении?

- У меня никогда не было имени.

- Но Вас же крестили?

- Наверно, но я не помню. Тогда я была невероятно мала.

- Как может быть чтобы у человека во Франции не было имени?

- Моя мать умерла при родах, а кто мой отец так и осталось невыясненным.

- И как же Вас звали в детстве?

- Девочка. Девчонка. А чаще Девка.

- Расскажите, при каких обстоятельствах Вас повесил Граф де ла Фер.

- Мне тяжело вспоминать об этом.

- И все же придется.

- Ну если Вы, Святой Отец, так настаиваете... Расскажу. После одного неприятного происшествия...

- Какого неприятного происшествия?

- О нем я, если настаиваете, поведаю немного позднее. Начав с хорошего. Между ужасным и жутким. Мы тихо жили в деревне с священником, который меня взял в свой дом, как сестру. Я аккуратно вела хозяйство, и думала, что так благочинно и окончится моя жизнь. Как вдруг во время охоты меня увидел дворянин по имени Граф де ла Фер, которому принадлежало всё сколько хватало глаз, а замок был так прекрасен, что хотя бы о том, чтобы войти в него, деревенская девушка могла только мечтать. Увидев меня, де ла Фер так влюбился, что сделал своей женой. Хотя по французским порядкам мог просто приказать прийти к нему на ночь или взять силой - он был полным хозяином края, да и кто стал бы вступаться за чужих, никому не известных небогатых людей. Венчал нас мой добрый священник. Из бедных селянок я вдруг стала графиней и первой дамой целого графства. Манерами овладела довольно быстро: как оказалось, аристократкой быть проще, чем прачкой или кухаркой. Я всюду не отставала от графа: скакала на лошади, охотилась на кабана, и даже при фехтовании стала его спарринг-партнершей. Беда пришла неожиданно. Однажды во время охоты на рысей я неловко упала с лошади и потеряла сознание. Граф бросился мне на помощь и, поскольку карсет не позволял нормально дышать, разрезал платье кинжалом. После чего обнаружил, что у меня на плече.

- А у Вас на плече цветок лилии.

- Вам и это известно.

- Которым клеймят воровок и проституток.

- Тех, кого обвинили в том, что они воровки или же проститутки. Как было и в моем случае.

- А Вы не были ни воровской, ни проституткой?

- Разумеется никогда не была.

- Так почему же Вас заклеймили?

- Вот как это случилось.  После того, как умерла моя мама, меня взял в дом добрый барон. Который заметив мои способности, воспитывал с дочерьми. Все было бы хорошо, если бы примерно годам к одиннадцати и я не расцвела, как цветок. Однажды барон приказал мне прибрать в спальне, а потом и остаться в ней. Вот так просто: приказал и лишил невинности. По праву не первой брачной ночи, и даже не первой ночи, а любой ночи. Однако он продолжал быть добрым ко мне. Баронесса не замечала – или делала вид. И вот однажды, когда я убирала комнаты над камином, то услышала через другой камин, как баронесса целует гостившего в замке гвардейца, и говорит, что дарит ему сапфировый амулет, который надевают на платье и на мундир. Который незадолго до этого ей привез муж из Антверпена. Об этом как порядочная служанка я обязана была рассказать господину. Барон сделал вид, что не гневен. А сделал вот что. Купил мне дворянское платье. Одел, причесал. Прицепил к голове и к рукам драгоценности. И на следующий бал, который давал этот гвардеец, поехал со мной. Приказав пококетничать с хозяином замка. Что я, как послушная и порядочная прислужница, и сделала. Поскольку вынуждена была сделать. Как и запланировал мой барон, гвардеец стал от меня без ума. Танцевал и ухаживал, танцевал и ухаживал. На мундире сиял амулет, тот самый, которые своей жене, приходившейся офицеру любовницей, подарил барин. Ночью, когда гвардеец уснул, я как приказал барон, отщепила амулет от мундира, вышла из замка и ускакала на лошади, которую у входа держал для меня конюх из конюшни барона. Подвески вернула хозяину, который был необыкновенно доволен. После того, как барон предъявил амулет баронессе, разразился скандал. Барон сослал жену в монастырь, где она, кажется, умерла. Гвардеец же обвинил меня в воровстве. Барону как дворянину, поступившему не совсем по-дворянски, неловко было признаться, что он поручил мне выкрасть его собственный амулет, который был подарен жене, а та подарил гвардейцу. Дело выходило неясное, поскольку подарки не наказуются, а воровкой по приказанию осталась я. Никто за меня не заступился, никто не свидетельствовал, чтобы сообщить правду, хотя вроде бы как христианин и обязан. Судья присудил меня к клеймлению лилией, как воровки и проститутки. И хорошо еще, что клеймо во Франции нынче не выбивают на лбу, что его можно спрятать под платьем, потому что дворянок во Франции не раздевают насильно. Сама же я раздевалась только предварительно погасив свечки. И никогда не оставалась в чужой постели после рассвета. Поэтому обнаружить клеймо могли только при повторном занятии кражами или же проституцией. Для чего это наказание и придумано: не для самосуда, а для суда. Такой вот гуманизм ренессансной эпохи. 

- Абсолютно поразительная история – произнес Трамбле. – Если, конечно, не врете. Но мы проверим. Напишите фамилию барона, который Вас вырастил. Благодарствую. А теперь вернемся к графу как Вы сказали? Де Феру?

- Де Ла Феру, моему мужу. По французским обычаям и понятиям, муж может сделать с женой все, что захочет. Даже королеву король может сослать в монастырь и казнить. Увидев на моем плече лилию, мой якобы благородный муж не дал мне, его любимой жене, с которой у него до этого не было ни единой размолвки, сказать ни единого слова. Благородство Благородного Графа было в том, что о моем прошлом не спрашивал. Из благородства - каким его понимают во Франции - не спросил и тогда. Не позволил мне даже слова сказать, чтобы объяснить, откуда у меня лилия. Раз клеймили люди из его круга, значит за дело. Дворянин всегда прав. Сорвал с графини де ла Фер, какой я благодаря ему стала, остатки одежды, оставив совсем нагой. И на одежде повесил на одиноко стоявшем дубе в чаще принадлежащего ему леса.

- Да, это его право как мужчины и дворянина. Графы и Герцоги полновластные господа на своей земле и имеют право казнить и миловать, не спрашивая на то ничьего дозволения. Но как же вы выжили?

- Граф повесил меня либо неумело, либо с особой жестокостью. Не за шею, а за подмышки, чтобы я, как Иисус на Кресте, подольше помучилась. Но произошло чудо. Меня увидел встревожившийся священник. Которого вел ко мне по его словам Сам Господь! Освободил от пут и петель, сделанных из моего платья и из моих же чулок. Одел - точнее закутал - в рясу. После чего мы с этим святым человеком (которого перед тем, как меня повесить, благородный граф де ла Фер незнамо с чего объявил моим любовником и каторжником, которого надо четвертовать) бежали из этого графства. Притворившись пилигримами-нищими. Каковыми мало помалу и стали. 

- А что было потом?

- Много чего было потом. Обладая манерами аристократки и внешностью Афродиты, я стала циничной. И не нарушая законов, могу соблазнить любого мужчину.

- А развязать соблазненному язык, можете?

- Конечно. Но зачем это мне?

- А вот зачем. И в очаровании, и в выдумках, вы убедительны так, что Вам невозможно не верить, и обольстительны до такой степени, что не поддаться Вашим чарам может лишь (да простит господь мне употребление этого сатанинского термина) гомосексуалист. Испытав Вас на себе, как наркоманы на себе испытывают гашиш и марихуану, я делаю Вам предложение, от которого нельзя отказаться. Вы можете стать доверенным лицом Кардинала. А значит, и самого Короля. Служа, приносить пользу не только Франции, но и себе самой.

- Звучит соблазняюще. Но в чем именно будет мое служение?

- Поручения могут быть разными, но объединяет их главное: готовность выполнить любое из них.

- Приведите примеры того, к чему я должна быть готова.

- Например, Вы можете получить от кардинала приказы, кого соблазнить, у кого украсть документы...

- То есть заняться тем, чем не занималась, но за что меня заклеймили?

- Если женщина спит с мужчиной по заданию государства, это не проституция а патриотический акт.

- А если совершает кражу бумаг?

- Подвиг разведчицы.

- Кто даст мне гарантию, что за занятие проституцией и воровством во имя Родной Страны меня не заклеймят лилией во второй раз? Что я не стану дважды воровкой и трижды воровкой?

- Мое честное слово Ваша гарантия.

- Прямо скажем: не густо... И какое вознаграждение за сделку с дь... архангелами я получу?

- Во первых, защиту от посягательств. Во вторых, дом в любом парижском районе по Вашему выбору. Ну и достойные дамы Вашего уровня одеяния для балов.

- Какого уровня дамой я буду по Вашему плану?

- Английской графиней. Не самого родовитого и не самого богатого рода, графиней средней руки.

- Но я ведь формально не разведена с де ла Фером. Который считая, что я мертва, разводиться не стал. 

- Это не имеет значения. Организация, которую я возглавляю, не считает второе замужество двоеженством в том случае, если оно в интересах Матери-Церкви. 

- А какую оперативную кличку Вы мне присвоите?

- Ту же, которая у Вас уже есть. Миледи. Не возражаете?

- А если мне ваше служение надоест, я смогу из Вашей игры в смысле организации выйти?

- Сможете. Отдав Родине жизнь.

- Заманчивая перспективка. И тем не менее, я пожалуй, согласна. Не из страха – я ничего не боюсь. А во имя яркости жизни. В которой благодаря Кардиналу – если буду служить ему напрямую, и это мое условие – войду в самый аристократический свет из всех светов, какие бывают и не бывают.

- Ваше условие принято. Задания Вам как особо ценному кадру, способному работать во всех странах Европы и на всех уровнях, будет давать Кардинал. А для оперативных контактов будете связываться со мной. Я Ваш куратор.

- Какая невероятная честь! У меня только один вопрос.

- Задавайте.

- Скажите аббат, Вы ведь давали обет безбрачия. Не кажется ли Вам, что руководить проституцией это прямое нарушение седьмой заповеди, а организовывать воровство – нарушение заповеди восьмой.

- Я ждал этого вопроса, поскольку задавал себе его сам. Ответ таков.

Если нельзя, но во имя Господа необходимо, то можно.

- Спасибо что разъяснили. Свободна ли я?

- Разумеется. Ожидающая Вас карета отвезет в любую часть Франции, куда пожелаете. И кстати с этой минуты она Ваша. С кучером и лошадьми. 

- Вы необыкновенно щедры. Хотя я ведь пока ничего и не сделала. Но видимо понимаете в людях. И не ошиблись во мне.

- Без сомнения, не ошибся.

- До свидания, дорогой Аббат, которое, как я понимаю, произойдет очень скоро, в самом неожиданном месте и при самых неожиданных обстоятельствах. Поцеловать, нежно обняв ручками, прижавшись грудью и обвив ножками, не рискую, поскольку при нашем с Вами прощании во славу Господа в этом необходимости нет. Ну а в ожидании первого задания Главной после Церкви организации Франции, которую по слухам Вы возглавляете - в  Париж. Всего лишь в Париж. И только в Париж!

 Микеланджело. СОБЛАЗНЕНИЕ ЕВЫ. Фреска на потолке Сикстинской Капеллы

 

=========================================

 ^[1] В замках Рейна, как минимум некоторых, комнаты пыток и более раннего времени, и более позднего, чем описываемое, выглядят именно так. 

=========================================

 

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ. рассказ Миледи, приведенный выше, доказывающий её невиновность, наверняка покажется сотням миллионов людей, выросших на трех мушкетерах, выдумкой леди Винтер, пытающейся себя оправдать. Однако произойдет это от невероятного, и я бы даже сказал баснословного и ни с чем не сравнимого обаяния героев одного из величайших романов всех времен, написанного гениальной рукой Дюма. Чтобы убедиться в этом, прочтите главу 27 романа ТРИ МУШКЕТЕРА (и даже не всю главу, а только приводимый ниже отрывок)  внимательно, как если бы Вы были судившим Миледи судьей. Или членом жюри присяжных нашего - или того счастливого - времени. После прочтения признания самого Атоса - он же Граф де ла Фер - о том, что он сделал, совершив зверское убийство любимой жены (точнее, полагая что совершил зверское убийство - притом самым позорным и бесчеловечным образом), не совершившей по отношению к нему или к кому-либо, кого он знал, ничего дурного, повесил, для позора раздев, на основании всего-лишь клейма на её плече, не спрашивая, кто и почему поставил это клеймо, Ваше, господа присяжные читатели-заседатели, мнение кардинально изменится. Вы вдруг прозреете и поймете, что с точки зрения современного Нам с Вами Права нужно судить как убийцу Атоса. Который повесил жену, потому что ни на секунду не усомнился в том, что если кто-либо во Франции был кем-нибудь осужден, то осужден справедливо.

Но даже если предположить, что лилия на плечо графини Де ла Фер (а лишить дворянского титула в то время мог только король, и делал это в редчайших случаях) была поставлена заслуженно (как говорится в момент убийства Миледи четырьмя мушкетерами, что повешение супруги Атосом ни в коей мере не оправдывает), правосудие того времени сочло постановку метки на теле в незаметном для обозрения месте достаточным наказанием. И таким образом, из этой главы романа ТРИ МУШКЕТЕРА с неопровержимостью следует, что преступен и, как совершивший убийство с особой жестокостью, заслуживает самого сурового наказания вплоть до Peine capitale (как во Франции называли и называют смертную казнь) благородный Атос.

А уяснив это, прочтем, как если бы мы были судьями  или присяжными заседателями в суде - с правовой точки зрения не только нашего времени, но также и с точки зрения Права времен короля Луи XIII-ого,  весь роман. И тогда обнаруживается, что четыре героя, которыми человечество вот уже без малого 200 лет восхищается, на самом деле бандиты. Любовь к которым читателей во всех странах, в которых за это время нравы и представления о нравственности многократно менялись, является характеристикой самого человечества. И приговором ему. Который гениальный Дюма своим гениальным романом, отлично понимая, что и зачем пишет, самым необычным из всех мыслимых и даже немыслимых способов сделал. Вызвав любовь к преступникам. Точнее, к банде преступников. Которые бесчинствовали, избивали и убивали тех, кто им не понравился. На протяжении половины романа гоняясь за подаренными Бекенгему подвесками, спасали честь королевы, совершившей неподобающий королеве поступок, то есть действовали против короля, будучи убежденными, что королю служат! А гвардейцев  кардинала, выполнявших приказ короля, запрещавший дуэли под угрозой смертного приговора оставшимся в живых дуэлянтам, и пытавшихся, застав на месте дуэли, арестовать мушкетеров, убили всех до единого без без малейшего сожаления. 

Выслушайте свидетельские показания пострадавших от бесчинств Атоса, Портоса, Арамиса и д'Артаньяна, господа присяжные читатели-заседатели, включая свидетельство Атоса против себя, приводимое ниже, и задумайтесь хотя бы немного о том, что представляет собой влюбленное в преступников человечество. Включая и автора этих жестоких строк. 

=========================================

 

Послесловие к послесловию. 27-ая глава первой части романа "ТРИ МУШКЕТЕРА". РАССКАЗ АТОСА. 

"... Один из моих друзей... один из моих друзей, а не я, запомните хорошенько, - сказал Атос с мрачной улыбкой, - некий граф де ла Фер, родом из той же провинции, что и я, то есть из Берри, знатный, как Дандоло или Монморанси, влюбился, когда ему было двадцать пять лет, в шестнадцатилетнюю девушку, прелестную, как сама любовь. Сквозь свойственную ее возрасту наивность просвечивал кипучий ум, неженский ум, ум поэта. Она не просто нравилась - она опьяняла. Жила она в маленьком местечке вместе с братом, священником. Оба были пришельцами в этих краях; никто не знал, откуда они явились, но благодаря ее красоте и благочестию ее брата никому и в голову не приходило расспрашивать их об этом. Впрочем, по слухам, они были хорошего происхождения. Мой друг, владетель тех мест, мог бы легко соблазнить ее или взять силой - он был полным хозяином, да и кто стал бы вступаться за чужих, никому не известных людей! К несчастью, он был честный человек и женился на ней. Глупец, болван, осел!

- Но почему же, если он любил ее? - спросил д'Артаньян.

- Подождите, - сказал Атос. - Он увез ее в свой замок и сделал из нее первую даму во всей провинции. И надо отдать ей справедливость - она отлично справлялась со своей ролью...

- И что же? - спросил д'Артаньян.

- Что же! Однажды во время охоты, на которой графиня была вместе с мужем, - продолжал Атос тихим голосом, но очень быстро, - она упала с лошади и лишилась чувств. Граф бросился к ней на помощь, и так как платье стесняло ее, он разрезал его кинжалом и нечаянно обнажил плечо. Угадайте, д'Артаньян, что было у нее на плече! - сказал Атос, разражаясь громким смехом.

- Откуда же я могу это знать? - возразил д'Артаньян.

- Цветок лилии, - сказал Атос. - Она была заклеймена!

И Атос залпом проглотил стакан вина, который держал в руке.

- Какой ужас! - вскричал д'Артаньян. - Этого не может быть!

- Это правда, дорогой мой. Ангел оказался демоном. Бедная девушка была воровкой.

- Что же сделал граф?

- Граф был полновластным господином на своей земле и имел право казнить и миловать своих подданных. Он совершенно разорвал платье на графине, связал ей руки за спиной и повесил ее на дереве.

- О, боже, Атос! Да ведь это убийство! - вскричал д'Артаньян.

- Да, всего лишь убийство... - сказал Атос, бледный как смерть. - Но что это? Кажется, у меня кончилось вино...

И, схватив последнюю бутылку, Атос поднес горлышко к губам и выпил ее залпом, словно это был обыкновенный стакан. Потом он опустил голову на руки. Д'Артаньян в ужасе стоял перед ним.

- Это навсегда отвратило меня от красивых, поэтических и влюбленных женщин, - сказал Атос, выпрямившись и, видимо, не собираясь заканчивать притчу о графе. - Желаю я вам того же. Выпьем!

- Так она умерла? - пробормотал д'Артаньян.

- Еще бы! - сказал Атос. - Давайте же ваш стакан... Ветчины, бездельник! - крикнул он. - Мы не в состоянии больше пить!

- А ее брат? - робко спросил д'Артаньян.

- Брат? - повторил Атос.

- Да, священник.

- Ах, священник! Я хотел распорядиться, чтобы и его повесили, но он предупредил меня и успел покинуть свой приход.

- И вы так и не узнали, кто был этот негодяй?

- Очевидно, первый возлюбленный красотки и ее соучастник, достойный человек, который и священником прикинулся, должно быть, только для того, чтобы выдать замуж свою любовницу и обеспечить ее судьбу. Надеюсь, что его четвертовали.

- О, боже мой, боже! - произнес д'Артаньян, потрясенный страшным рассказом."

 

 

Исполнительницы роли Миледи в кино и телефильмах
Барбара ла Марр; Милен Демонжо; Лана Тёрнер

Эммануэль Беар; Ариэль Домбаль; Маргарита Терехова

Ребекка Де Морней; Фэй Данауэй; Мила Йовович