Карьера Гены Трёшкина

 

Эпиграф номер один:

Секретарь Партийной Организации: Юные пионеры: к борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!

- Принимаемые в пионеры (хором и дружно): всегда готовы!

 

Эпиграф номер два: “Готов выполнить любое задание партии!”

Ключевые слова клятвы советских космонавтов Генеральному Секретарю Коммунистической Партии на Трибуне Мавзолея после успешного возвращения на Землю.

 

Эпиграф номер  три: “Важна не сама готовность, а изъявление готовности.”

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

 

Концы кварталов на нашем заводе ознаменовываются авралами. Прошёл я сквозь проходную, стал к прокатному стану,  засучил рукава… И тут вызывает меня наверх (на тот верх, который под самыми верхом) начальник цеха.

- Надо – говорит – от нашего рабочего коллектива отрядить одного добровольца в колхоз на четырнадцать дней для оказания братьям-крестьянам классовой помощи по прополке злаков от сорняков. Мы тут с твоим мастером ВасьВасьичем посовещались, кого бы такого послать, чтобы делу нанести наименьший урон, и решили остановиться на твоей, Трёшкин, кандидатуре.

- Что ж – отвечаю – я готов. Приложу все силы – но оправдаю доверие. Даже если придется для этого выше головы прыгнуть. Или трудиться по-пролетарски не прикладая рук. 

И руку не то к невидимому козырьку приложил, не то вскинул к небу в пионерском салюте.

 

…Наутро с группой товарищей я уже был в подшефном колхозе.

- Каждому из вас я ежедневно, начиная с сегодняшнего рабочего полдня, буду давать по меже – объявил бригадир в приветственной речи приехавшим со всех уголков области шефам включая меня – Это норма, для выполнения которой вам придется мобилизовать все силы, включая резервные. Ну как? Осилим?

Обратился он вроде ко всем, а уставился на меня. На меня всегда смотрят. Лицо у меня такое. Открытое, голубоглазое, белокурое… Смотрит на меня бригадир и ждет моего ответа.

- Осилим – ответил я за всех бодро – Нельзя не осилить!

И вытянулся во фрунт.

- Молодец – похвалил меня бригадир – Как фамилия?

- Трёшкин

- Хорошо сказал Трёшкин. Будешь у меня заместителем подо мной. Ну как, задание выполним?

- Я лично – говорю – готов выполнить любое задание.

Ухмыльнулся бригадир.

- А если я тебе полторы нормы положу, тоже выполнишь?

- Готов выполнить и готов перевыполнить – отвечаю.

- А две?

- Если надо – перекрою и две!

- Смотри ка! А если по большому счету как перед Партией, и лично еЁ Генеральным Секретарем – сколько выполнишь?

Сколько скажут, столько и выполню – бодро ответил я. Бригадир побледнел.

- А всё-таки если конкретно. Предел есть?

- Нет – говорю – предела возможностям человека. Впрочем, чтобы не быть голословным, пишите: обязуюсь к концу полугодия выполнить двадцать две нормы с четвертинкой.

(вначале я хотел взять обязательство на год, но вспомнив, что мы приехали всего на две недели, решил ограничиться шестью месяцами).

- Вот это Человек! – произнес бригадир с уважением, но брататься не стал: сел верхом на жеребца-водовоза и ускакал иноходью восвояси. 

Избавившись от начальства и его глаза, товарищи по классу и по меже скинулись по рублику и приступили к работе, а меня направили на сеновал – экономить богатырские силы.

 Только я было начал осваиваться с обстановочкой, как вдруг к моему полю подъехал председатель на тракторе и дрожащей рукой передал из рук в руки телеграмму-молнию. Разворачиваю, читаю:

“Наш проблемный институт обязался в текущем квартале предсказать существование нового трансуранового элемента зпт установить связь с двумя внеземными цивилизациями зпт доказать Великую Теорему Ферма тчк нужен генератор идей тчк срочно вылетайте тчк готовность телеграфируйте тчк о вас уже наслышаны зпт такие люди нам нужны вскл знак Мухтабар-Агабеков”.

- Ну как, Трёшкин – спрашивает меня председатель колхоза – Готов?

- Я всегда готов! – отвечаю – А когда лететь?

- Увы немедленно. Самолет – увы – уже подан. Жаль с тобой расставаться, Трёшкин, но – увы – надо. Страна зовет!

Попрощался я с корреспондентом, облобызался с председателем, помахал рукой народу и сел на трактор. На колхозном аэродроме меня уже ждал самолет-кукурузник. Короткий разбег - и через пару-тройку не то часов, не то суток мы приземлились, где следует.

Выхожу. Подходят двое.

- Вы Трёшкин?

- Я Трешкин.

-Садитесь в Машину. Поедете с нами.

Сели. Поехали. А куда поехали – неизвестно. Человеку, который на всё готов, задавать вопросы не полагается по номенклатурному положению.

И вот: не прошло и часа, как из чащи леса показались ровные ряды пятиэтажных красавцев – шедевров крупноблочной архитектуры пятидесятых годов Социалистического столетия.

- Хрущёбы? – восхищенно проговорил я.

- Они самые – молча ответил главный из двойки.

Тем временем показалось и здание института. Который можно было узнать по тому, что на входе не было никакой вывески.

У ступеней, ведущих внутрь, машина затормозила. Одно из сопровождавших меня лиц раскрыло дверцу, другая мягко взяло под локотки, после чего четыре руки дружно повели меня, ведомого в сизые научные дали, по институтским коридорам и лестницам к какой-то только им одним из троих известной заветной цели.

Шли мы долго. И долго. И долго. Сначала по коридорам, потом по лестницам, спиральным, как спиральная ДНК, и наконец по анфиладе приемных. Расположенных таким образом, что в каждую последующую можно было попасть, только благополучно миновав предыдущую. В каждой приемной сидело по неотразимой секретарше – хранительницы Двери. Возле каждой ведущей всё выше и выше двери в ожидании смирно стояло по толпе граждан того прекрасного пола, который обычно называют мужским. Впрочем, перед двумя моими Иванами Сусаниными двери раскрывались как бы сами собой. Уже через каких-нибудь четырнадцать секретарш я оказался лицом к лицу с дверью, на которой висела мраморная плита с надписью: МУХТАБАР-АГАБЕКОВ, УЧЁНЫЙ-АДМИНИСТРАТОР. Дверь раскрылась, ведущие меня перед ней вытянулись, замерев – и я оказался с глазу на глаз с человеком с ответственным лицом, сидящим за необъятным столом, таким широким, что стоя по эту сторону его и глядя на ту, хотелось приложить к глазам морской бинокль.

- Здравствуйте, това…ва…варищ Трешкин! – проговорило Лицо – Немало о Вас наслыша…ша…шаны. Рады видеть воо…о…очию. Такие, как Вы, Нам нуж…нуж…нужжжны. Не будем терять вре…вре…времемемемени. Минутам надо ве…ве…вести счёт. Вы го…го…го…готовы?

- Готов.

- К чему?

- А ко всему!

- Я так и ду…ду…думал. Вот ключ от Вашего пись…пись…пись…письменного стола. Идите. Работайте. Ге…ге…генерируйте идеи. Выдавайте их на го…го…гора. Во-во-воплощайте и в конкретные фо…фо…фо-рмы. Рапортуйте о выпол…пол…полнении. Жму ру…ру…руку. Следую…дую…дующий.

Сел я за предназначенный мне стол, открыл средний ящик двумя данными мне ключами, разложил бумаги самым солидным образом из всех Образов и приступил к ознакомлению с кругом вопросов, которые я обязался решить в рекордно короткие сроки. Вскоре к перекуру присоединились коллеги. После обеденного перерыва, затянувшегося до дождя, приступил я было к составлению проекта обязательства о досрочном выполнении всех обязательств, как вдруг телефон затрезвонил.

- Товарищ Трёшкин? – журчала трубка, мягко поокивая. – Теменев с тобой говорит. Из Сибири тебе звоню. Выручай, товарищ Трёшкин. Вылетай в тайгу. У нас тут работы непочатый край. Залежи нефти надо открыть – раз, греческое поселение раскопать – два, и раскрыть тайну Тунгусского метеорита четыре. Ты готов, товарищ Трёшкин?

- Я то готов – с готовностью откликаюсь – Кто-кто, а я всегда готов. Но как на такую переброску меня посмотрит товарищ ученый администратор?

- С Мухтабар Акабековым всё уже согласовано через вышестоящую инстанцию, которой являюсь я. Наряд на твоё имя оформлен, вертолёт ждет на крыше.

Распрощался я с коллегами по науке, вышел на плоскую крышу, сел в ожидавший меня летательный аппарат. Мотор с пятого раза завелся и вертолет полетел вертикально вверх. В Небеса. Совсем как я – только крутя пропеллерами.

Долетели быстро. Тайга оказалась неподалёку -если не по километрам, а по часам мерять. Переоделся я, познакомился с коллегами пожав каждому из них руку, скинулся по рублику, выпил за успех дела. Ну а закусив сырком Дружба и огурцом Неразлей Водой ознакомился с техзаданием, взял карту и углубился в тайгу во главе экспедиции.

Гляжу – мать честная! Флора кругом произрастает богатая, девственная. Фауна тоже не слабая, порхает, нетронутая человеком.

К вечеру, когда мы под моим руководством углубились в тайгу метров на сто пятьдесят, разбили бивуак, развели костёр, скинулись по рублику и наломали дров, тишину леса прорезал какой-то неясный гул. “Уж не новый ли Тунгусский метеорит падает на нашу голову – думаю, - ежели так, то надо приступать к наблюдениям. Чтобы открытие не проворонить и на Ленинскую премию потянуть”.

Но гипотеза не оправдалась. Над небом кружил вертолёт. Такой же, как тот, который меня прилетел, только раза в четыре больше в размахе. И реактивный. 

“Ну - думаю - меня ищет”.  И точно! Как большая стрекоза, замер прямо над моей головой по-над лесом и сбросил веревочную лестницу. Попрощался я с коллегами, назначил вместо себя временно исполняющим мои обязанности пацаненька, и полез в небо. Напевая патриотичную песню: Все выше, все выше, все выше!

- Вы Трёшкин? – спросили меня в вертолете, перекрикивая мотор.

- Я Трёшкин – ору в ответ.

- Готовы?

- Готов.

На этом разговор оборвался и вертолёт начал стремительно набирать высь.

- А куда мы летим, собственно? – поинтересовался я на следующее утро, увидев под собой водную гладь.

- Да здесь неподалёку, километрах так тысячах в трех от Наших Границ, Большой Театр гастролирует. С нашим лучшим танцором товарищем Васильевым сегодня утром случился мениск коленного сустава. По этой веской причине надо срочно станцевать за него партию Спартака в одноименном балете.

- Понимаю – говорю – задание архиответственное. Радируйте куда следует: форма отличная, состояние трезвое, готов сплясать любую порученную мне Партией партию.

Не прошло и часа как вертолёт пошёл на посадку. Схожу с трапа и вижу – встреча торжественная. Среди встречающих – сотрудники посольств и миссий, члены местного кабинета министров и, само собой, представители буржуазной прессы с магнитофонами и блицами. Грянул марш – и мимо меня продефилировал почётный караул в чалмах и белых национальных штанах, чем-то неуловимым напоминающих кальсоны суверенного производства.

По окончании церемонии усадили меня в машину и повезли по городу в сопровождении почётного экс-корта мотоциклистов. В дороге сообщили распорядок дня.  С десяти до двенадцати по-местному – экскурсия по Столице, с двенадцати до двух по местному – генеральная репетиция, с двух до двух тридцати четырех Де Генеральная, потом до четырех по местному отдых, в четыре часа по местному – обед в президентском Дворце, который зададут в мою честь. После завершения почести ровно в двенадцать ноль-ноль по Москве начало спектакля.

Ну что вам сказать. Город сногсшибательный, в буквальном смысле этого слова. Люди южные, темпераментные, на иностранном языке лопочут и для наглядности руками размахивают. А горячие до того, что с панталыку и с ног сбивают с одного столкновения. Но тут меня под белы рученьки с улицы за кулисы из-за которой выталкивают на сцену. Аплодисменты, конечно. Овации, мешающие танцевать. Под шумок зала приступил я к разминке. Сначала попрыгал в высоту, потом в длину, потом по диагонали, после чего разошёлся и начал выделывать такие кренделя, что аккомпаниаторша, женщина, судя по возрасту и апломбу, навидавшаяся видов и дарований, глухо ахнула и перестала играть. За моей спиной кордебалет столпился, шушукается, но так, чтобы я во этими моими ушами, которые сейчас трогаю, слышал: “Вот это будет Спартак так Спартак. Всем спартакам Спартак – не говоря уже о Торпеде и Локомотиве!”

После генеральной разминки прикурнул я в своем люксе на сорок первом этаже хотеля Континенталь, но меня разбудили и в чём был – а был я во фраке – повезли в президентский дворец.

С ихним президентом мы очень скоро нашли общий язык через переводчика. Я ему говорю через переводчика: “Я тебя уважаю. А ты?” А он мне в ответ через переводчика: "Я тоже тебя уважаю. А Ты? Ты меня уважаешь?"

Такой вот дипломатический диалог. Смотрю на часы – пора.

- Брось, Гена – говорит мне ихний президент через переводчика – без нас с тобой всё равно не начнут. Давай лучше дерябнем по новой!

Выпили мы с Королем на брудершафт, закусили поцелуи деликатесами, и тут вдруг баядерка на золоченом подносе пакет приносит. Вскрываю печать сургучную и читаю про себя вслух: “Сегодня на стадионе в Лужниках в 19 часов тридцать минут по Московскому Времени сборная мира встречается с командой Динамо. Для усиления линии нападения друзей-соперников товарищ Трешкин срочно отзывается на Родину.”

К вечеру по московскому времени меня уже приземлили. Вынесли из ковра-самолёта, привезли в раздевалочку, раздели, поставили под ледяной душ. Потом одели на меня бутсы, гетры, трусы, орден трудового красного Знамени и прочую амуницию. На поле я вышел твердо. На разминке ни одного моего удара хваленый вратарь сборной мира парировать не сумел: все они были неотразимы и все на семь метров выше ворот.

И вот наконец стоим мы с центрфорвардом с значком депутата верховного совета, приколотым к груди повыше груди, в центре поля. Говорю секретарю партийной ячейки нашей команды: давай Иван Герасимович, переиграем ихнюю защиту во главе с Беккенбауэром. Ты иди по правому краю, а я пойду по левому. Так и запутаем.

Раздается свисток – и я делаю первый удар по мячу. Только я было собрался дать пас Бутусову, побежать вперед, сделать пару обманных финтов, получив от Стрельцова обратный пас, финтом обойти Пеле, перебросить мяч через Круиффа и с шестнадцати метров под тупым углом послать мяч в девятку неотразимым сухим листом, как диктор по стадиону объявляет:

- В команде Динамо Москва замена. В игру вступает Николай Старостин номер тринадцать вместо Трёшкина – номер четырнадцать. Отозванного с поля для выполнения важного правительственного задания.

Под дружный скандёж болельщиков перемежаемый здравицами в мой адрес, иду с поля прямо под ледяной душ. Под холодным душем смываю холодный пот. Со лба. Неторопливо одеваюсь в выданную мне спецодежду. Выхожу из раздевалки на свежий воздух Нашей Великой Родины – ждут. Машина простая, серая, неприметная.

- Ну – думаю – на этот раз дело серьезное.

- Товарищ Трёшкин – спросили меня в кабинете товарищи. – Как самочувствие?

- Норма.

- Пульс?

- Норма.

- Жена? Дети?

- Готов выполнить любое задание.

Товарищи многозначительно переглянулись.

- Товарищ Трёшкин. Завтра в семь-сорок часов перед полуднем стартует большая лунная экспедиция. Параметры и анкетные данные вашей кандидатуры идеально подходят. Вы готовы?

- Готов!

- К чему?

- А ко всему!!!

- Будут ли пожелания? Просьбы?

- Будут.

- Слушаем вас, товарищ Трёшкин.

- Луна это хорошо. Можно даже сказать грандиозно. Но мелковато.

- Луна для Вас мелковата?

- Конечно! Она ведь всего-навсего спутник.

- Это ты верно заметили. А что для тебя, товарищ, не всего-навсего?

- Подумаешь, луна...

- А что для Вас не подумаешь? Только конкретно. 

- Докладываю. Готов махануть прямо на Марс!

Товарищи в штатском переглянулись.

- Так таки и на самый Марс?

- А что? Запросто. Размениваться советскому человеку не к лицу не пристало. Усовершенствую ракету-носитель, внесу коррективы в орбиту, короче говоря одним предложением, обязуюсь долететь в намеченные Партией сроки. После которых готов открыть на братской марсианской планете жизнь и внеземную цивилизацию!

 

И вот: четвертый квартал и один месяц я сижу на космодроме. Лунная экспедиция улетела. Мена как уникального кадра из номенклатуры Генерального Сека решили поберечь для большого дела. Телефоны отключены. Телевизоры вынесены. Женщины изолированы. Идеальный покой. Такой, что даже стука отбойных молотков, музыки матюгальников и прочих стуков не слышно. А я сижу. Сижу даже тогда, когда стою, лежу или же разбегаюсь. Готовлюсь, находясь в полной и абсолютной готовности. Которая не ослабевает ни на минуту. И жду. Жду Велииикого Противостояяяния….

 

4.4.74

-