Феномен Феноменович Феноменище

 Рассказ, родившийся из рассказа о своих необыкновенных больных главного врача психиатрической больницы имени Скворцова Степанова Федора Измайловича Случевского, поведанного мне за чашкой натурального кофе и с глазу на глаз

 

У Филиппова была поразительная память. Ему ничего не стоило прочесть страницу, а затем повторить её – слово в слово. С одинаковой лёгкостью, играючи запоминал он стихи Блока и технические отчёты, юмористические рассказы и научные монографии. Но все-таки лучше всего он запоминал имена, отчества и фамилии ответственных лиц с их телефонами и должностями. Он помнил, конечно, не весь телефонный справочник, а выборочно. Филиппов держал в голове имена, отчества и фамилии начальников главков и директоров магазинов, министров и членов ЦК, генералов и маршалов, секретарей Ленинградского Обкома КПСС и генералов ГБ, заведующих винными и елисеевскими гастрономами, управляющих трестами и руководителями учреждений – от академических институтов и следователей прокуратуры до мясников и налоговых инспекторов. С их домашними телефонами и кругом знакомых и родственников.

Пользовался Феномен Феноменович (как его в глаза и за глаза друзья называли) своим хобби редко, но зато с неизменным блеском.

Как то вечером Филиппов с друзьям шел в ресторан Садко (на первом этаже Европейской Гостиницы, который незадолго до этого был открыт). У входа стояла разноязычная очередь: не так, чтобы маленькая, но и не грандиозная, как если б давали туалетную бумагу или на спектакль Идиот с Смоктуновским в одноименной заглавной роли: человек двести. Друзья приуныли и робко примостились в хвосте.

- Одну минуточку – тихонечко произнес Феномен Феноменович. Зашел в телефон автомат, находившийся на углу улицы Бродского с Невским буквально в десяти метрах. И набрал номер.

- Ресторан Садко? Приемная директора? Ивана Никифоровича пожалуйста. Кто говорит? Сургучов говорит. Помощник первого секретаря Ленинградского Обкома Толстикова по международным вопросам. Иван Никифорович? Здравствуйте. Говорит заместитель Толстикова Сургучев. В эту минуту к Вашему ресторану приближается делегация стахановцев из Улан Уде. Победителей всесоюзного соревнования. Указание Толстикова: принять в банкетном зале по категории А.

После чего повесил трубку, выждал минуты две, повелительным жестом повлек за собой друзей к ресторанному входу, сделал швейцару еще более повелительный знак после которого провел ничего не понимавших друзей  сквозь заветную дверь, ведущую к дефициту, за которой их встречали директор и две фигурантнки в белых халатах с русским народным орнаментом официанток. Затем в гардероб, где каждого аккуратно раздел с этикетом, подобным тому, как в елизаветиснкой Англии снимали цилиндр и плащ с английских лордов и рядовых джентльменов. А там и в банкетный зал, в котором на сервированном как для приезда премьер министра Франции столе столе уже стояли флажки бурятской АССР и Российской Федерации.

В другой раз ФФФ (Феномен Феноменович Филиппов в сокращении до заглавных букв) был в парке культуры и отдыха. День был жаркий и около единственной торговой палатки вилась мощная очередь, уходящая за горизонт. Филиппов подошел к автомату (не автомату продажи газированой воды, появившемуся на улицах и площадях незадолго до этого, а к телефон-автомату) и набрал номер.

- Алло. Это Никита Никифорович? Здравствуйте Никита Никифорович. С вами говорит Филиппов из управления. В настоящий момент в возглавляемый Вами парк культуры и отдыха направляется японская правительственная делегация. Из Смольного кавалькада волг выехала в направлении юго-запада четыре минуты назад. Товарищ Толстиков приказывает в течение двадцати минут развернуть торговлю на уровне лондонского Гайд Парка. Об исполнении доложить.

Через двенадцать минут к ЦПКО подъехала вереница грузовиков и автобусов. Продавщицы и продавцы в белоснежных халатах как одуванчики, разлетелись по всем уголкам парка, рабочие в комбинезонах лучших французских фирм носили и подносили ящики, покрытые покрывалами цветом напоминающим бархат. После чего на удивление граждан всего Союза, повсеместно: от Лодочной Станции до аттракционов, а также у подножий гипсовых статуй дискобола а ля Мирона в трусах и гребчихи с веслом, была начата торговля не только лимонадами и квасами, но и бутербродами с семгой и икрами обоего цвета. “Эко – дивились граждане – да это же прямо таки коммунизм досрочно наступивший какой-то”.

Подобные шутки Феномен Феноменище выкидывал довольно часто. Можно даже сказать, почти каждый день. И всегда с неизменным феноменальным успехом! Из чего следовало, что его понимание того, как устроена Советская Власть было таким же феноменальным и не знающими себе равных, как и запоминание однажды услышанных или увиденных телефонов. Сам он результатами своего необыкновенного дарования не пользовался. Не доставал он себе ни холодильников вне очереди, ни хрусталя по себестоимости. Нет и еще раз нет: у него были явные пацифистические и бескорыстнические наклонности, что само по себе в Советском Союзе являлось, разумеется (вопреки официально провозглашаемой идеологии) патологией, граничащей с Верой в существование Бога. Друзьям такая патология нравилась, хотя, если разобраться, подобная странность поведения должна была бы их насторожить.

Так продолжалось из месяца в месяц, из года в год. Пока в один замечательный день (не менее и не более замечательный, чем все остальные дни в Советском Союзе) телефонно-деловая активность Феномен Феноменовича приняла совершенно неожиданный оборот. 

Накануне Филиппов по поручению местного комитета навестил товарища по работе Машу Д., молодого специалиста, недавно ставшего матерью. Принеся от месткома подарок: соску и три антоновских яблока. Молодая мать, как водится у Советских Людей, поблагодарила местком, партком, Политбюро во главе с Леонидом Ильичом Брежневым, и родную Компартию за проявленную к ней чуткость, после чего, в порыве откровенности, поделилась заветной думой (она же мечта) о ясельках. В которые ей абсолютно необходимо устроить своего малыша. При отсутствии которых  она лишена возможности вернуться на свое рабочее место ввиду невозможности оставить новорожденного без присмотра.

- Сейчас мы это уладим – сказал Филиппов. – Есть у Вас телефон?

Телефон оказался в единственной комнатушке, в который жила Маша. Что для дальнейшего разворачивания событий имело ключевое и губительное последствие. Поскольку последующий разговор Филипова молодая мать слышала от первого до последнего слова. А разговор этот был таким.

- Григорий Пантелеймонович? Говорит Филиппов, заместитель Неведомского по оргопросам. Как там у вас? План выполняете? Перевыполнили на четыре процента? Поздравляю с знатным подарком стране. Григорий Пантелеймонович, а к нам тут на вас сигнальчик пришел. Да да, в нашу компетентную организацию. Не на вас лично, а о затруднительном положении, в которое попала подведомственная вам мать Дмитриева Мария Николаевна, недавно ставшая… Что? Вы уже в курсе? Проявляете чуткость? Чуткоть Григорий Пантелеймонович, лучше, чем бдительность. Но как там насчет яслей? Трудно? А если постараться? Сделаете? Об исполнении должите? В недельный срок, Григорий Пантелеймонович, в недельный срок. Ну есть. Привет от Анатолий Максимыча.

Молодой специалист Маша Д. ночью не сомкнула глаз до самого утра. А когда на рассвете (дело было зимой, когда в Ленинграде светает после того, как население пришло на работу) к ней подобострастно почти приполз председатель месткома одного из главных заводов Города, с букетом гвоздик в правой руке и направлением в ясли в левой, она разрыдалась и чистосердечно все, что слышала, ему, как на духу, выложила.

- Этого мы так не оставим – сказал председатель месткома, и ушел, подняв брови. Но букетик с гвоздиками и направление в ясли всё-таки оставив на столе.

На следующий день было назначено слушание персонального дела.

_ Да как же ты мог, товарищ Филиппов взять на себя бремя выдачи себя за другого? Тем более за очень начальственное лицо? Понимаете ли вы, чем это для тебя пахнет? И вообще, что это за первоапрельские шуточки в ну совершенно нешуточный день?

- Не вижу тут ничего предосудительного – непринужденно ответил Филиппов. – Молодая мать Машенька такая милая, такая деликатная, что я не мог не сделать ей это маленькое добро. Которое совершить было тем более необходимо, что иного пути кроме как пойдя на выдачу себя за не себя, для совершения доброго дела у простого советского человека нету.

Партком молча переглянулся. Стало ясно, что товарищ не в себе. Вопроса в том, что нужно доложить, куда следует и принять меры, не было. Вопрос был лишь в том, куда стукнуть: в милицию, в психиатрическую или в Компетентые органы. Решили остановиться на психбольнице как на компромиссном умеренном варианте.

Когда приехали санитары, Филиппов звонил по телефону кому то.

- Здравствуйте – сказали Филиппову санитары, широко улыбаясь. – А вот и мы.

- Здравствуйте – ответил Филиппов. – А вот и я. Вас, кстати, просят подойти к телефону.

- Нас? Санитары пришли в изумление. Один из них, наиболее дюжий, подошел и с минуту слушал, что говорит ему трубка.

- Чего? Ты мне указания будешь давать? Член ЦК КПСС вшивый. Еще немного поговоришь – и следующим мы за тобой придем.

И брякнул на рычаг трубкой. После чего Филиппов был без сопротивления взят.

Провожать его вышли на улицу всем коллективом. Даже за проходную, хотя в любое другое время это могло быть расценено не только, как нарушение режима, но и как политическая демонстрация.

- А кто бы мог подумать – шептали рабочие, инженеры и мастера друг другу на ухо – такой милый, такой услужливый, такой дружелюбный!

И хорошо делали, что шептали. Потому что если бы говорили во всеуслышание, это могло бы рассматриваться как антисоветская демонстрация. И бунт.

На прощание Филиппов сказал главному инженеру завода:

- Сегодня Вам привезут новую американскую аппаратуру. Не удивляйтесь и не отказывайтесь. Оприходуйте, ставьте на иностранную поточную линию передовиков и начинайте перевыполнять план втрое и в четверо.

После чего сел в психиатрический незнамо что: не то черный воронок, не то скорая помощь. После чего исчез. В смысле не только из вида, но также и из списка сотрудников. То есть о Филиппове вспоминать вспоминали (не тридцать седьмой все таки год, а как никак оттепель!), но вспоминали по двое, максимум по трое. Вполголоса. Или вообще молча.

В психиатрической больнице имени не то товарища Скворцова-Степанова, не то товарищей Скворцова с Степановым, Филиппова приняли как родного.

- Здравствуйте – сказали ему душевно – Садитесь. Гостем будете. Что ж это Вы, а ?

- Гостем? В таком случае я могу уйти по-английски – не прощаясь? Хотя уйти по русски: сначала попрощавшись, а потом пожавши всем руку, тоже согласен. Прощайте и я пошел.

Услышав эти слова психиатры поняли, что перед ним непростой случай. И прежде чем продолжить беседу с прибывшим (точнее с едва поступившим) вызвали глав.врача пользовавшейся среди диссидентов и правозащитных организаций во всем мире не очень хорошей славой Федора Измайловича Кричевского. Потомственного главного психиатра города. Отец которого был автором учебника психиатрии при Николае Втором, а пра-пра-прадед лично еженедельно в соответствии с поставленным государем-императором Николаем Первым диагнозом Чаадаеву “психически ненормален” обследовал автора крамольных Философских Писем еженедельно до самой смерти. Подтверждая поставленный Самодержцем диагноз.

На беседе с Филипповым присутствовал также некто в белом халате с военной выправкой. Который оказался куратором психбольницы от Органов сами понимаете не внутренней секреции. А тех самых!

Филиппов охотно разговорился, как будто не понимая, с кем говорит. Феномен Феноменович охотно поведал новым двузьям в белых халатах (а у него все люди были друзьями, почти как у Иисуса сами понимаете Христа) и в серых халатах (санитарам, бдительно дежурившим за его худощавой спиной)

• о том, что в минувшее воскресенье он по просьбе приятеля главного режиссера известного на весь Советский Союз театра  летал в Москву на футбольный матч в специально заказанном им на них двоих самолете.
• О том, что все работники конструкторского отдела, который он в должности старшего инженера курирует, ходят на работу в дубленках,
• И что его заветной мечтой является приобретение картины Джоконда из Лувра, которую он затем собирается подарить Эрмитажу.

- А вы уверены, что это возможно? – спросил Федор Измайлович, среди прочего собравший блестящую коллекцию живописи сумасшедших.

- Конечно.

- А картину Ван Гога для нашей больницы раздобыть сможете?

- Товарища Иван Гога? Постараюсь. Но для этого мне надо свободный доступ к телефону давать. И чтобы мне отовсюду могли перезванивать.

Говорили долго и обстоятельно. В палату Филиппова перевели только к вечеру. Сердца новых товарищей по палате (которым ФФФ так и представился:Феномен Феноменович) завоевал за несколько минут. А еще через час был душой психиатрического общества. Причем и врачей, и маниакально-депрессивных больных, и буйнопомешанных Советских Людей, и вялотекущих шизофреников, и медсестричек, и санитаров. Он сыпал стихами и изречениями, в потоке которых было не разобрать,  когда кончаются Вольтер, Бернард Шоу и Гоголь, а где начинается рассказчик. Ну а о том, что анекдоты рассказываемые Филиповым, были как наипоследнейшие, так и ветхозаветные, в его устах немедленно обретавшие актуальность –это само собой.

В третьем часу ночи в коридоре 13ого отделения Психбольницы имени товарища Скворцова-Степанова послыдались жесткие мужские шаги. Дежурный врач дремавший за своим столиком, тряхнул головой и поднял глаза. Перед ним стоял новый незнакомый ему пациент.

- Не хотите ли прокатиться по Ленинграду? - Спросил он. Дежурный с неожиданной охотой откликнулся на предложение.

С удовольствием, голубчик – ответил психиатр с подкупающей теплотой – вот только не поздно ли?

- Отнюдь – ответствовал новобранец психиатрического полка – ночной Ленингад красив по особому!

- Совершенно с вами согласен – стремительно согласился врач. Да вот беда: трамваи уже не ходят.

- У меня машина – парировал пациент веско.

- Машина? У вас машина? Прекрасно. Так и запишем. Предлагает прокатиться по Ленинграду в его машине. Прямо из психиатрического отделени. Кстати, мы с вами еще не знакомы. Моя фамилия доктор Васильков, а ваша какая? Филиппов? Так и запишем. Три часа ночи. Предлагает автомобильную прогулку по Ленинграду. Состояние возбужденное, глаза бегают, говорит возбужденно.

- Машина… Какая у Вас машина, голубчик? Москвич? Запорожец? Мерседес-бенц?

- Обычно за мной приезжает Волга. Черного цвета большого начальства.

Новая? Старая?

- сейчас посмотрю. Позволите в окно заглянуть? – и не дожидаясь дозволения видеть, ФФФ подался к окну, закрытому железной решеткой, как в тюряге, и всмотрелся:

- Новая волга. Номенклатурного черного цвета. С сопровождающим в чине… по моему лейтенанта. И мигалкой на крыше.

- Превосходно. С мигалкой на крыше… Так и запишем. Вот только голубчик, погода сегодня не ахти – вкрадчиво произнес врач, закрывая историю болезни – да и дежурство у меня до утра, не имею права отлучаться из отделения, служба такая. Давайте лучше как-нибудь в другой день. Выспимся, отдохнем, таблетки примем и укольные впрыскивания, а там и прокатиться по Ленинграду будет не грех.

- Ну как знаете – согласился Феномен Феноменович без тени обиды. Что самое по себе с точки зрения советской психиатрии уже являлось признаком ненормальности – Я ведь собственно хотел постараться для Вас. Но коли сегодня Вам путешествия не с руки, у меня к Вам просьба. В машине меня ждет лейтенант. Передайте ему, пожалуйста, что я его отпускаю. Сегодня Филиппов останется в психбольнице и никуда не поедет.

- Непременно, непременно передам, голубчик. Слово в слово – быстро согласился дежурный врач, незаметно делая знак санитарам, и чтобы не раздражать больного раньше чем это надо, вышел на улицу, в то время как санитары нежно укладывали Филлиппова баю-баюшки.

Улица дохнула на врача свежестью старого парка. Он вздохнул глубже, наполнив легкие органы порцией чистого, ароматного воздуха, почему-то смешанного с парами бензина. Врач вздрогнул и поднял глаза. В двух метрах от него стояла черная Волга. Из Волги вышел лейтенант в форме бронетанковых войск, откозырял, раскрыл дверцу и замер, выжидая.

Врач обомлел. На своем психиатричном веку он слышал немало бредов. Но впервые на его глазах бесспорный бред превращался в бесспорную явь.

Между тем лейтенант продолжал стоять у раскрытой дверцы, и надо было что-то же делать, хотя и неясно, что именно. Раздумывать было некогда и врач, вопреки всякой логике сказал то, что говорить совсем не собирался, а именно то, что приказал произнести Феномен Феноменище: Филиппов просил передать, чтоб вы его не ждали. Сегодня он заночует у нас.

Казалось после подобного несомненно абсурдного заявления лейтенант должен был по крайней мере удивиться. Но он лишь откозырял, отрапортовал СЛУШАЮСЬ и сел в машину. Волга сделала разворот, помигала мигалками и умчалась в туманный призрак. Оставив психиатра Василькова в состоянии тяжелого изумления. Граничащего с начинающимся галлюцинаторным диагнозом.

Наутро Филиппова опять вызвали на консилиум.

- Что это значит? – строго спросили его. – Что это за шутки с сопровождающим лейтенантом?

- О пустяки, ответил Филиппов, широко улыбаясь – просто я по телефону, доступ к которому мне предоставил главврач, набрал код внутренней связи Ленингадского Военного Округа, и представившись дежурным по военно-медицинской академии, сообщил, что в настоящий момент в больнице находится всемирно небезызвестный хирург генерал-полковник Филиппов. За которым необходимо прислать машину в три часа ноль ноль минут ночи. И приказал об исполнении доложить!!!

Выписывался Филлиппов через три месяца. По настоянию Федора Измайловича, хотя куратор из органов был категорически и политически против. Утверждая, что этот феномен, для которого социалистические барьеры не существуют,  для Советского Строя бесконечно опасен. Однако потомственный психиатрический авторитет Федора Измайловича превозмог авторитет подполковника Органов без медицинского образования. Который угрожал пожаловаться напрямую Андропову.

- Это какому Андопову? Юрию Владимировичу? Так это же мой приятель! Я для вашего ведомства лично организовал в Испании неприкосновенность главного исполнителя совсекретного поручения после разоблачения агентуры…

 

Провожать Филиппова вышли всем коллективом больницы.

- До свидания – всхлипывали пациенты, утирая рукавами  пижам выступившие на щеках скупые сумасшедшие слезы.

- До скорой встречи, товарищи – отвечал Феномен, пожимая протянутые к нему руки друзей.

Прощание было прервано приглашением пожаловать в кабинет Заведующего Отделением. В котором помимо него стояла вся головка больницы. Которая благодаря постановки психиатрических диагнозов инакомыслящим была известна по всей Европе.

- Ну как, больше не будете бедокурить, дружочек? – ласково спросили Феномен Феноменовича, выписывая.

- Что вы! К чему мне это теперь!! – просто ответил Филиппов. – Благодаря вам я стал другим человеком.

- Ну а телефончики помните?

- Помнить то помню, такое не забывается, но чтобы злоупотреблять ими, или же пользоваться, ни ни. Можете на меня положиться. Не в буквальном, конечно, а в обходительном смысле этого термина.

- Вот и прекрасно друждочек- похвалил зав.отделением. Звонить вы конечно можете, на то он и телефон, но злоупотреблять ни ни.

И понизив голос до баса, продолжил:

У меня к Вам дружочек маленькая просьбочка. – Произнеся это, заведующий отделением замялся – понимаете ли, сегодня в БДТ премьера, билетов не достать днем – с огнем. Ну и … вы меня понимаете? Это ведь не злоупотребление: а знакомства, старые интеллигентские связи….

- Конечно я вас понимаю. И еще как! Воскликнул Феномен Феноменович – Это действительно пустяки.

Вечером того же похожего на рассвет дня заведующий отделением вместе с врачами, медицинскими братьями, медицинскими сёстрами, психиатрическими отцами и матерями, санитарками, нянечками, санитарами с смирительными рубашками за плечами, кураторами от Органов и Обкома и сопровождающими их лицами определенного и неопределенного пола сидели в литерном ряду Большого Драматического Театра вместе с самим Филипповым, успевшего переодеться в несумасшедший костюм, и наслаждались непревзойденным искусством непревзойденных мастеров сцены, представляя собой делегацию победителей Всесоюзного соревнования ударников производства - нефтяников Каспия.